И жен он выбирает таких. Жертвочек. Тех, кто легко верит, что виновата, тех, кто привык быть виноватой с детства. Ему надо сгружать свою вину перед мамочкой на постороний объект, или проецировать маму на жену -- он так и называет спутниц жизни -- "мать", "давай, мать" -- и возвращать ей свою вечную вину.

Кто хорошо подходит на эту роль? Только те, кто сами привыкли с детства быть во всем виноватыми. Козлицы отпущения.

У обеих его жен -- официальной, отвергающей и фактической, любящей, заботящейся -- были матери-садистки. Первую жену мать в детстве загоняла под диван. И в юности выгнала из дома, довела до ревмокардита. Во взрослом возрасте -- отвергающая: "что ты за мудака себе нашла". Дети привозят цветы -- "что за гадость". А дочь стоит и моет посуду на кухне садистки. Вторая жена -- та же самая история, практически -- под копирку.

Первую -- мать загоняла под диван, второй мать-садистка не разрешала ночью вставать в туалет -- мол, слишком громко топаешь под коридору, спать мешаешь. То же садисткое отношение к здоровью -- не смей кашлять, ты мне мешаешь. Тоже и в те же пятнадцать лет выгнали из дома, те же проблемы со здоровьем, осложнения на сердце, слабая кардиология. Из первой мать-пианистка делала пианистку и таки сделала, пусть бы и учительницу музыки в гарнизонном ДК, хотя надо было ли ей становится пианисткой, непонятно -- так хотела мать, а девочка старалась ей понравиться.

И из второй жены тоже делали пианистку, даже до диплома первой степени довели, но потом срочно стали делать математика, -- садистичная мать была математиком и была согласна хоть капельку признавать дочь дочерью, только когда та на нее похожа. И дочери приходилось становится похожей на мать. Иначе грозило полнейшее сиротство.

У обеих жен были слабые отцы, не способные их защитить от фурии-матери. И оба отца с фурией-матерью жили. Это удобно жить с фурией, если она берет на себя ответственность за все. Есть тип мужчин, которые прилепляются именно к таким.

"Если б ты знала, какой человек был Герман Федорович!", -- восклицал инфантильный, неразделенный пятидесятилетний мальчик, когда рассказывал об умершем тесте.

Я хорошо помню начало этого эпизода, - это, тык-скыть, из последнего. Я помню, как у меня закипела в жилах кровь. Помню жуткий взрыв в грудине -- я помню, что могла и хотела его убить. А потом ярость моя достигла такого градуса, что я перестала помнить что-либо вообще. Гайд-парк, полицейские, соседи -- ничего не существовало. Все существо мое застил гнев. Меня колбаснуло так, проснулся Мейфер, Бейзвотер и Марбл арч. Я пробовала смешать любимого с газоном, я пыталась ухватить его за шкирку и -- одновременно -- забить ногами.

Слушай, ты, гнида! -- орала я, -- ты не просто не мужик, ты -- не человек, ты -- животное! Садистка издевается над ребенком, загоняет девочку под диван, унижает и всю жизнь мучит, все это происходит на глазах у твоего Германа Фееееедоровича, который, оказывается, неебаццо какой клевый чувак?!! Охуительный чувак -- при нем всю жизнь мучат его дочь, а он не делает ничего, чтобы ее защитить!!! Практически - потворствует мучительнице! И твой поганый язык поворачивается назвать его -- человеком? Существо, которое позволяет загонять под диван своего ребенка -- это человек?!!! Это животное в свое время не защитило ТВОЮ ЖЕНЩИНУ, позволило изнасиловать ее душу, и ты еще смеешь не презирать его?!!

Меня трясло, меня заклинило, я вся была бешенством и яростью. Я уверена, я точно знаю, что существо, позволяющее фурии-матери мучить ребенка, существо, не дающее отпора мучительнице -- такое же говно, как она сама. Может, даже и худшее, потому что говно -- трусливое. Ею водит бес, злоба, а им -- трусость. Вот это я имею ввиду, когда говорю, что мужская слабость -- преступна.

Мой отец почти никогда не вступался за меня, когда мать распоясывалась и давала волю своей распущенной психопатии. Лет до двенадцати он был ее молчаливым сообщником, тихо объяснял мне, что я сама виновата. Ну, вот когда я, очень близорукая и плохо координированная девочка, теряла иголку, -- я училась шить, иголка падала на паркет, и заваливалась в щель, я не могла увидеть, куда, и мать орала: "Месяц за это гулять не пойдешь!", так вот отец тихо объяснял: "Понимаешь, иголка могла упать на диван, попасть к нам в кровь, в кровеносное русло...", как бы -- подтверждал, что наказание заслуженно, что мать - права. Потом объяснить становилось все труднее -- психопаты, которых не ставят на место обыкновенно распускаются, и тогда отец униженно просил, канючил: "Ну нельзя же человека так унижать. Нельзя называть паршивой идиотиной из-за того, что она пробку взяла посмотреть... Ну, пожалуйста, давай разведемся, я заберу ее к себе, а ты с Надей жить будешь, раз ты уже не можешь себя сдерживать... "

Когда я рассказывала об этом Коле, а было это за год до знаменитого "какой человек был Герман Федорович!", меня уже тогда неприятно поразила его реакция. "Да, похоже, отец был неплохим человеком, а вот мать...." Как же, подумала я, неплохой человек может не вмешаться, когда обижают слабых? Но ссориться не хотелось, я как-то приняла на себя его семейный запрет: "Не смей выражать искренние чувства. Всегда ври в выражениях, путай следы, но никогда не выражай ничего напрямую". И потому я отключилась и выбрала забыть этот неприятно царапнувший нюанс... Это уже потом, когда я стала работать над собой, когда я сказала себе и ему, что буду выражать все, что чувствую и - главное -- все как чувствую, уже потом это прорвалось на пресловутом тесте ГерманФедоровиче, вот таком мужике.

Возвращаюсь к нашему барану, однако. Не отделенный от мамы мальчик тихо просил жену-рабовладелицу не издеваться над ребенком. А надо было -- быть мужчиной. А быть мужчиной это ебошить садистку в табло. Ногой. Со словами: "Еще раз ты оскорбишь, унизишь или обидешь мою дочку, -- останешься уродом на всю жизнь. Я может и сяду, но выйду и тебя окончательно добью. Поняла, тварь?".

Но так ведут себя мужчины. Инфантильное говно живет с фурией и при его пассивном попустительстве происходит семейное насилие. Инфантильному говну легко быть хорошим, -- все зло и вся ответственность на его фурии. Как говорила про моего горе-папашу соседка по коммуналке Валя: "И почему у хороших мужиков такие жены?" Почему? Валя, я уже выросла и я тебе объясню, почему. Потому, что эти "хорошие мужики" на самом деле -- говнистые сынульки, которым удобно не вырастать, не отделяться от мамочки, а хорошими они притворяются до первой трудности, до первого лобового столкновения с ответственностью.